это страшное ощущение, что все против всех. Люди, годами  общавшиеся в соцсетях, вычеркивают контакты друг друга, давние приятели готовы друг другу дать в морду при слове «Украина» или «патриотизм», а незнакомые рискуют получить уже на первом слоге… 

 

Г.С. Есть одна простая вещь, притом непонятна степень ее опасности. Существенная часть граждан подсела на омерзительный наркотик российского телевидения — я даже не про новостные программы говорю! — всю эту примитивную развлекуху ниже уровня пейджера. Вот представим себе, что неким усилием политической воли все это меняется на просветительские передачи…

 

М.Ю. Ну да, поскольку телевидение — официальный ресурс, все это можно изменить хоть завтра, но лишь при условии, что так решит власть. Но вот только что опубликовано заявление замруководителя Роскомнадзора, что можно хоть завтра заблокировать доступ к неподконтрольным российской власти соцсетям Twitter и Facebook. Это как-то не наводит на мысль, что власти России могут захотеть демократизации и даже просто гуманизации информационного пространства… Да и смотреть просветительские передачи кто же захочет?  

 

Г.С. Да, пожалуй, может и бунт случиться: «Где наш „Дом-2“? Почему нас этого лишили?!»… Последствия этой интоксикации более чем десятилетней беспрецедентны по масштабам. Это сильнее, чем радиопропаганда в гитлеровской Германии по глубине воздействия. То есть надо думать, чем более безопасным заменить этот наркотик.  

 

М.Ю. Запустить шоу «Госдума-6».

 

Г.С. Или публичные процессы над коррупционерами. «Вот гад! Сколько-сколько? Три миллиарда?! В рублях или в долларах? А, вот это его дом, да?»…

 

М.Ю. И гендиректор Первого канала будет звонить в Следственный комитет и кричать: «У меня очередная серия в графике, где новый процесс?!».

 

Г.С. Да, где мужик, которого в цепях должны ввести в кадр?.. 

 

М.Ю. А может быть, и действительно будут такие процессы? Вот обсуждается в экспертном сообществе такая идея, что вскоре можно ожидать каких-то громких отставок, поскольку Путину надо чем-то поддерживать небывало возросший рейтинг при невозможности…

 

Г.С. …невозможности оккупировать Украину, да. Кстати, есть колоссальная разница в отношении к политике последних месяцев между массой граждан и управленческим слоем. У последнего показатели неприятия этой политики в разы больше! Опросы, например, «Левада-центра» это показывают.  

 

М.Ю. Почему? Управленцы больше знают? Или больше опасаются за последствия этой политики для себя самих?

 

Г.С. И то и другое… Так что возможны и отставки, и процессы. Но тут надо отдельно кости (показательный процесс), а отдельно — мясо, серьезная антикоррупционная политика. Ее легко сымитировать, ограничившись несколькими показательными процессами,— это да; правда, с самой коррупцией при этом ничего не будет происходить.

 

М.Ю. Любому, кто критикует происходящее в России, нынче полагается название «не патриот». Правозащитники — и те «иностранные агенты»… 

 

Г.С. Я абсолютный патриот. Смотрите, есть три модели поведения. Первая: обустраивать собственный двор. Вторая: кидать мусор через забор соседу. Третья: поджигать соседский дом. У нас в последнее время под патриотизмом понимается второе и третье. А патриотизм — это когда ты, видя покосившуюся стену и протекающий потолок собственного дома, это ремонтируешь. 

 

М.Ю. На этот счет есть занятная история, как в середине своей карьеры князь Горчаков, будущий канцлер России, был отправлен в отставку. Приехал в Вену, где он был советником посольства, император Николай I с небольшой свитой, в которой был начальник III отделения граф Бенкендорф. Горчаков явился ему представляться. И могущественный граф (его называли вторым человеком в империи) ему сказал: «Потрудитесь заказать хозяину отеля мне на сегодняшний день обед». Горчаков подошел к колокольчику и вызвал метрдотеля. «Что это значит?» — сердито спросил Бенкендорф. «Ничего более, как то, что с заказом об обеде вы можете сами обратиться к метрдотелю»,— ответил подчиненный, не желавший быть лакеем… «Этот ответ,— вспоминал в старости великий канцлер,— составил для меня репутацию либерала». Тогда же на него было заведено и дело, где значилось: «Князь Горчаков не без способностей, но не любит Россию».

 

Г.С. Замечательно! Это по-нашему: если не любишь начальника, значит, не любишь Россию! 

 

М.Ю. И все же самый сейчас распространенный маркер «патриотизма/непатриотизма» — отношение к поведению России в украинском конфликте. Это же главная «горячая точка»  внутрироссийской войны «всех против всех».   

 

Г.С. Абсолютно правильно. Недели интенсивной работы телевидения было достаточно, чтобы создать этот стресс… А вывести из стресса можно только одним способом — показать нового врага: «Ребята, вот вам те, кто вас обманывал!». Тот, перед кем будет стоять задача выведения общества из стресса, породит нового врага — другого способа нет! Это постоянно в российской истории: Хрущев породил Сталина в качестве врага, Брежнев — Хрущева, Горбачев — Брежнева, Ельцин — Горбачева, Путин — Ельцина…    

 

М.Ю. В этих примерах врагом оказывался смещенный лидер. 

 

Г.С. У нас бывало только так.

 

М.Ю. Это значит, что возможность выхода из стресса у общества появится не раньше смены фамилии лидера?

 

Г.С. Это уже как повезет…